на самом деле? Я никогда, никогда не понравлюсь ей, если она услышит, что находится внутри моей души.

– Пойдешь? – тихо спросил Владимир. – Не передумал?

– Как-то мне… не по себе что ли.

– Так бывает. Хоть первый раз исповедуешься, хоть сто первый, – улыбнулся он. – Стыдно всегда.

И я решился. Нажал подбородком на рычаг и подъехал к отцу Серафиму. Говорил как можно тише. Даже начал сомневаться, разобрал ли сам батюшка что-нибудь. Но после моего рассказа он задал мне еще несколько вопросов, и я ответил. Отец Серафим положил мне на голову какое-то золотистое полотенчико, Владимир мне потом сказал, что оно называется «епитрахиль», и прочитал разрешительную молитву.

По окончании исповеди у меня не было никаких волшебных ощущений – всеобъемлющей любви, легкости и счастья. Только голова гудела от переживаний, что все вокруг меня слышали.

***

На Липовку спускались густые сумерки. Солнце только что село, но из-за горизонта все еще расцвечивало небо в оранжево-розовые оттенки. После службы Виталина пригласила нас на вечерний чай. Сначала я не хотел идти, как решил на ужине в ресторане. Зачем обнадеживать себя лишний раз? Но после уговоров Владимира все же согласился: сидеть вместе с отцом Серафимом не хотелось после того, как он узнал, что я из себя представляю. И когда Владимир закончил с послушаниями, нас отпустили в гости. Земля уже подсохла после дождя, и мы смогли без сложностей добраться до коттеджа Виты.

Во дворе пахло чем-то сладким, и когда мы вошли в дом, фруктово-ягодные ароматы погрузили нас в атмосферу домашнего уюта. Вита варила джемы на зиму. Первым нас встретил Гера. Он вышел из кухни, молча уставился на нас и некоторое время внимательно рассматривал, склонив голову на бок. Но потом снова вернулся к хозяйке, не обнаружив опасности. Устроился на плюшевой круглой лежанке.

– Вита, мы пришли, – крикнул Владимир.

– Я слышу, – хмыкнула она из кухни. – Идите сюда.

Я облизнул губы, вена на шее ощутимо билась, и гул от ударов сердца отдавался в ушах. Меня окутало волнение и даже небольшой мандраж. После того сна мне очень хотелось снова ее увидеть! В часовне особо ее не рассматривал: она быстро промелькнула и встала где-то позади меня. Снова в том зеленом платье, в котором она обычно посещала службы. Неудобно было вертеть головой. Да и некогда было, я старался не забыть свои грешки. Остальные-то с бумажками пришли!

Но теперь в полной мере предвкушал встречу с ней. И вот Виталина передо мной. Такая же как во сне. Только сейчас на ней был короткий темно-синий сарафан в мелкий розовый цветочек, волосы заплетены в две рыжие косы. Она ссыпала в пластиковый контейнер из электросушилки бордовые шарики каких-то ягод.

– Малина до сих пор есть? – удивился Владимир, останавливая коляску возле обеденного стола.

– Остатки, – бросила Виталина, закрыла контейнер и убрала его в шкаф, где стояли такие же коробки, набитые сухой ягодой под завязку. – Больше сушить не буду в этом году. Все, кусты пустые.

– А тут что у тебя варится?

– Джем, – она обернулась в сторону брата, который что-то помешивал в кастрюле. – В одной – вишня с корицей, а в другой – груша с розовым перцем.

– Вкусно пахнет! – он уже хотел лизнуть ложку, но сестра сердито посмотрела на него.

– Нельзя! Забродит! Сейчас положу тебе в отдельную тарелку.

– Апчхи! – это я подал голос, и брат с сестрой на меня обернулись.

– Простыл что ли? – Владимир нахмурился. – Я ж тебе говорю, что носки надо подлиннее надевать, чтобы ноги не мерзли. А у тебя щиколотки все время голые. Ты ведь в Сибири!

– Зато модный, – усмехнулась Вита. – Сейчас я ему заварю липовый цвет на воде из скважины при храме. Сразу все пройдёт.

– Продуло на сборе моркови, – пробубнил я недовольно.

Рыжая убрала в шкаф электросушилку и пошла к огромной фляге набирать в чайник воду, взятую из монастырской скважины. Тем временем у Владимира зазвонил телефон.

– Да, отец Серафим, слушаю… Ага… – он снова нахмурился и посмотрел на часы. – Так поздно? Ну, хорошо. Сейчас приду.

Он засунул телефон в карман подрясника и, предупредив нас, что вернётся через полчаса, исчез за воротами коттеджа.

После того, как я заступился за бизнес, Вита, кажется, больше не стеснялась меня, продолжала заниматься домашними делами. На ее кухне была невероятно гармоничная атмосфера: на плите закипал чайник, на лежанке сопел Гера, под ее руками булькал джем, перекочевывая из большой кастрюли в пузатые баночки. Просто посидеть здесь было особым видом психотерапии.

– Я бы на твоем месте брал деньги за посещение этой волшебной кухни.

Она улыбнулась!

И я снова почувствовал симпатию к этой уютной девушке, ощутил щемящую нежность, на сердце стало тепло.

– Хочешь, я куплю тебе оборудование для сыроварни? – выпалил я.

– Нет, не хочу, – спокойно сказала она, колдуя над банками.

– Почему?

– Мне это не принесет радости.

– Как это? – я нахмурился.

– Если что-то достается очень легко, ты потом это не ценишь. Но то, что ты заслужил сам, вкладывая огромные силы, то, чего ты ждешь так долго и с предвкушением, – ценишь потом невероятно высоко и испытываешь настоящую радость от этого. Я попробую сама накопить или грамотно составлю документы и найду хорошего инвестора. Иначе буду чувствовать себя обязанной, это будет лишать меня сил.

Так и думал, что она откажется.

– Странная ты… Ладно. Но если передумаешь, мое предложение останется в силе.

Она отрицательно покачала головой, взяла со стола пустую, перемазанную остатками джема кастрюлю и понесла ее к посудомоечной машине. Рыжие косы были прикрыты белой косынкой. Я вспомнил, как на одной из служб видел на какой-то прихожанке красивый шелковый платок. Он переливался золотистыми и зелеными оттенками под лучом, пробившимся сквозь маленькое круглое окошечко в стене храма. Служба кончилась, и женщина ушла. Но цвета и оттенки врезались в мою память. И вдруг меня осенила мысль, какой подарок сделать Виталине. Раньше я никогда не ухаживал за девушками, не добивался их, потому что они сами липли ко мне, и давали все, что я хотел. Но Вита – не такая. Ей, кажется, вообще никто не нужен. А такой как я – и подавно. Тем не менее, хотелось сделать ей какой-нибудь подарок, хотя бы по-дружески.

Нарисую что-нибудь на шелке… Будет красивый платок. Если слепой пианист смог добиться оглушающего успеха, несмотря на свой недуг, то и я тоже что-нибудь смогу!

Тут же вспомнил, как он виртуозно играл. Покусывая губу, я размышлял о том, что он наверняка приложил немало усилий, чтобы достичь такого мастерства. В душе зародилась надежда, что я еще на что-то способен. Хотя пока не представлял, как справлюсь с этой задачей. В раздумьях закрыл глаза и наслаждался тихими шорохами на кухне: тикали часы, шуршали мягкие тапочки по полу, кипяток заливал засушенные желтые цветы с ароматом меда. Все это умиротворяло. Мое дыхание замедлилось, я расслабился, голова перестала болеть.

Что-то зажужжало, и я в любопытстве приоткрыл глаза: Виталина измельчала корицу в кофемолке и едва заметно улыбалась, погрузившись в свои мысли и занимаясь любимым делом. Невыносимо захотелось каждый день видеть эту улыбку. Она добавила корицу в кастрюлю, перемешала джем деревянной ложкой, а потом достала из духовки новую порцию горячих маленьких баночек. Не знаю, зачем она их там запекала, но очень скоро в них отправилась новая порция рубинового джема. Я снова прикрыл глаза и вслушивался в тихое бренчание посуды. Аромат спелых ягод и сладких специй смешивался с запахом вечернего сада после дождя: окно на улицу было открыто; тихо возились собаки в клетках – их загнал Владимир, когда мы пришли.

Внезапно где-то вдалеке послышался мужской хохот. Он был такой громкий и неожиданный, будто молния с грохотом пронзила тучу.

Что-то металлическое упало на пол, громко звякнув о кафель.

Я распахнул глаза. Лужица горячего джема стекала на коричневые квадраты напольного покрытия с поварешки. И тогда я посмотрел на Виту.

Она стояла бледная и испуганная, прижавшись